<<<- Товарищ Растигайло? – услышал он давольно приятный мужской баритон.
- Да, это я. – ответил Остап Исаакович.
- Вам сегодня утром передали портфель…
Остап Исаакович подпрыгнул на месте как ужаленный, дёрнул головой и выронил из рук злосчастный портфель, который с глухим стуком упал на пол и издевательски сверкнул серебристым замком-защёлкой.
- К-кто вы…к-каким образом…откуда вы знаете?! – закончил своё заикание по детски тупым вопросом Остап Исаакович.
- Вы про смотрели содержимое портфеля? – не обращая внимания на заданный вопрос, спросил баритон.
- Нннееет, - протянул Остап исаакович.
- Вот и хорошо. – и после короткой паузы мужчина добавил: - И не надо смотреть. Так будет лучше…для вас.
Баритон уже не казался Остапу Исааковичу приятным; в нём легко угадывались нотки, свойственные человеку, который не любит шутить и не привык дважды повторять свою просьбу. Пот струился ручьями по лицу Остапа Исааковича точь-точь как у утреннего загнанного гражданина. Остап Исаакович уже не сомневался, что за тем гнались, что ему угрожала опастность из-за этого самого портфеля, который гражданин навязал ему, Остапу Исааковичу, таким наглым и безцеремонным образом, и что теперь он – Растигайло Остап Исаакович – ни в чём не повинный, ничего не знающий и толком ничего не понимающий во всём происходящем, сам подвергался неизвестной опастности из-за проклятого портфеля. Он готов был заплакать от обиды, закричать, схватить и выбросить портфель или разодрать его на мелкие клочья. Как бы услышав его мысли, баритон на том конце провода сказал:
- И не вздумайте предпринять попытки избавиться от портфеля. Теперь вы за него в ответе и отвечать будете своей головой. – слова прозвучали зловеще или, во всяком случае так показалось Остапу Исааковичу.
- Позвольте! При чём тут я?! – но на том конце раздались частые гудки; баритон, не дослушав, дал отбой.
Швырнув трубку на рычаг, Остап Исаакович медленно добрёл до димана и тяжело опустился на него. В голове шумело; он попытался осмыслить и утреннее происшедствие и телефонный разговор, но мысли путались и ускользали, упорно не желая складываться в какое-либо мало-мальски логическое объяснение. Единственное, что Остап Исаакович понимал чётко, это то, что он теперь отвечал за портфель и отвечал головой, как сказал баритон. Остап Исаакович повернул голову в ту сторону, где на полу лежал виновник происходящих событий и тупо вылупился на него, как-будто видел впервые. Ещё не совсем соображая, что он будет делать, Остап Исаакович вскочил с дивана, подбежал к портфелю и со всей силы подфутболил ненавистный предмет ногой. Потрфель пролетел через всю комнату по лакированному паркету и, глухо встукнувшись об противоположную стену, злове блеснул пряжкой, как бы намекая на свою значимость, оцениваемую в его, Остапа Исааковича, голову.
И тут сработал инстинкт самосохранинея – Остап Исаакович нервно оглянулся по сторонам, подбежал к портфелю, поднял его с пола и нарочито-осторожно отряхнул подразумеваемые пылинки. Пыль с роду не водилась в квартире Остапа Исааковича; она как-будто огибала его окна и другие открытые отверстия, через которые обычно пыль проникает в жилища. Работало ещё то, что каждый день, прийдя с работы, Остап Исаакович бережно протирал мебель и всё своё имущество, помятуя, как в детстве мать часто повторяла, стоя с тряпкой в руках, что это всё, чем мы дышим, а дышать полагалось только чистым воздухом.
Подняв и отряхнув портфель, Остап Исаакович снова оглянулся по сторонам, но на этот раз в поисках укромного места для столь драгоценной ноши и, не найдя ничего подходящего, положил его под подошку, решив, что раз уж оценили портфель с его голову, то и сторожить его прийдётся головой в прямом смысле этого слова. Остап Исаакович подошёл к шкафу, вынул из него простынь и одеяло, постелил себе, разделся, бросив на стул скомканную одежду и, потушив свет, залез с головой под одеяло, в первые за долгие годы размеренной жизни нарушив все свои привычные устои.
Спал в эту ночь Остап Исаакович плохо, переодически просыпаясь и снова проваливаясь в сон. Его мучили кошмары, он стонам и плакал во сне, судорожно сжимая руками портфель под подушкой. Во сне за ним гнались неизвестные люди в масках, а один из них постоянно повторял зловещим баритоном, что не сносить ему, Остапу Исааковичу, головы. Проснулся он в холодном поту, весь разбитый и уставший, намного позже обычного. Первым делом, откинув подушку, Остап Исаакович удостоверился, что портфель всё ещё был на месте и облегченно вздохнул. В это утро он не побрился, не выпил привычного стакана кефира с рогаликом и не налил в миску молока для Василия, а наскоро умывшись и одевшись, взяв под мышку портфель, выскочил за дверь.
Всё, что ни делал Остап Исаакович, куда бы не шёл – будь то заводская столовая в обеденный перерыв или уборная, он неизменно брал с собой портфель. Он сильно осунулся, похудел, стал нервным и раздражительным, вздрагивал по любому поводу. Соседи и сослуживцы удивлённо поглядывали на Остапа Исааковича, такого раньше вежливого и аккуратного, который теперь бродил с небритыми щеками и подбородком в мятом костюме и порой в несвежей рубашке, без галстука, пытливо вглядывался в каждое лицо и что-то бормотал себе под нос.
Прошла неделя. Никто не звонил Остапу Исааковичу по поводу портфеля, никто не заговаривал с ним ни на улице ни в автобусе, и он начал было успокаиваться. Как вдруг в конторе у него на столе зазвонил телефон.
- Товарищ Растигайло? – Остап Исаакович тотчас же узнал баритон и весь похолодел от ужаса.
- К-как вы узнали мой рабочий номер?! – пролепетал испуганный Остап Исаакович.
- Дорогой, для нас нет ничего невозможного. – неприятно засмеялся баритон. – Как поживает портфельчик?
Остап Исаакович заглянул под стол и, увидев портфель на месте, уже более спокойно ответил:
- В порядке. – и, помолчав, умоляющим шопотом добавил: - Пожалуйста, заберите его! Я скоро сойду с ума!
- Ну не волнуйтесь так, дорогой. Скоро вас найдут. – и баритон отключился так же неожиданно, не попрощавшись, как в первый свой звонок.
Осторожно положив трубку на рычаг, Остап Исаакович оглянулся на сослуживцев, занятых своими делами; никто даже не смотрел в его сторону. Фамильярное «дорогой» и весёлое настроение баритона абсолютно не успокоили Остапа Исааковича, а фраза «скоро вас найдут» уж совсем ему не понравилась. «Кто найдёт? Зачем найдёт? Ах, да, забрать портфель.» Но что будет с ним, Остапом Исааковичем, невольно ставшим сторожем портфеля, так ни разу и не попытавшись заглянуть во внутрь, помятуя наказ баритона. Он слыхал, как на западе убирали ненужных свидетелей – осторожно, без шума и суеты. Безответные вопросы, как пчёлы в улее, роились у него в голове. Он почувствовал, что нуждается в глотке свежего воздуха и, сказавшись больным, а вид у него и в правду был нездоровым, отпросился домой.
Остап Исаакович решил не сразу сесть в автобус, а, несмотря ни на что, пройтись несколько остановок пешком. Погода была замечательной – ярко светило солнце, во всю зеленели деревья и пели птицы, но Остапа Исааковича ничто не радовало. Он тяжело брёл по улице, сжимая под мышкой портфель, и думал о том, что с ним будет. Он представил себе, как его свяжут, затолкают в рот кляп и увезут куда-то далеко за город на незнакомой чёрной «Волге». Он так же мысленно, но давольно чётко увидел, как его бездыханное тело закапывают где-то в лесу неизвестные люди в масках. «Что же будет с Василием?!» - неожиданно подумал Остап Исаакович. «Кто будет его кормить? Об чьи колени станет он тереться, мурлыкая в усы, по возвращении домой из загулов?» - скупая мужская слеза выкатилась из глаз и побежала по щеке. Остап Исаакович резко смахнул её, всхлипнул по-детски и попытался отвлечься от столь грустных мыслей.
Возле магазина «Хозяйственные Товары» толпились люди и, подойдя ближе Остап Исаакович узнал, что давали стиральный порошок «Лотус» - такой редкий и неуловимый в последнее время. Остап Исаакович машинально стал в конец очереди. Когда между ним и прилавком оставалось всего несколько человек случилось неописуемое. Проходящая мимо толстая тётка споткнулась, всем весом навалилась на Остапа Исааковича, вцепившись, как клешнями, в рукава его пиджака и потянув их вниз, стараясь удержаться на ногах, что ей и удалось. Однако портфель выпал из-под мышки Остапа Исааковича и, грохнувшись об кафельный пол магазина, вдруг распахнулся, явив изумлённому Остапу Исааковичу и всем любопытным из очереди своё содержимое – КОРОБКУ ПОРОШКА «ЛОТУС», одиноко покоившуюся на дне. Остап Исаакович вскрикнул и оторопел, а очередь, выждав трагическую минутную паузу, загудела, зашевелилась и обрушилась на Остапа Исааковича бранью и криками за столь бесчестное, жульническое поведение, недостойное советского гражданина.
Держась за сердце, Остап Исаакович подхватил оброненный портфель и, выскочив на улицу. Он увидел неподалёку от магазина одинокую скамейку под разлапистым клёном у самой проезжей части дороги. Остап Исаакович еле дошёл до скамейки и не сел, а упал на неё, сжимая в объятиях портфель и пытаясь переосмыслить ВСЁ с самого начала. «Господи, что же всё это значит?!» - взмолился Остап Исаакович, который с рождения был атеистом и не верил в существование высших миров и неопознанных сил.
Но он не услышал ответа свыше; он бы просто не успел его услышать. Мягко шурша колёсами по дороге, к скамейке, на которой сидел взъерошенный Остап Исаакович, подкатила чёрная «Волга». Из неё вышел неизвестный - маленький человечек в сером костюме и шляпе и, подойдя к Остапу Исааковичу, молча протянул руку к портфелю. Остап Исаакович послушно разжал объятия, а человечек, взяв портфель и всё так же, ни слова не говоря, сел обратно в «Волгу», которая тут же продолжила свой путь, так же мягко зашуршав шинами по асфальту. Устало откинувшись на спинку скамейки, Остап Исаакович нервно всхлипнул и вдруг разразился сухим, ненормально-истерическим смехом. Отсмеявшись в сласть, он тут же почувствовал облегчение. «Ну вот. - подумал он. – Теперь начнётся прежняя спокойная жизнь.»
Но той прежней, успевшей немного позабыться размеренной жизни, Остапу Исааковичу было уже не вернуть. И как бы в подтверждении этого факта, Василий мягко прошёлся по щеблетам и протёрся боком об Остапа Исааковича ноги, мурлыкая что-то себе в усы, неизвестно откуда появившийся так далеко от дома и нашедший хозяина на этой, забытой богом и людьми, скамейке. Остап Исаакович глубоко и тяжело вздохнул, поднялся, взял под мышку Василия и, шаркая своими стоптанными сандалями, побрёл в сторону автобусной остановки.
